fullscreen
Ветеранка российско-украинской войны Валерия Бурлакова вместе с боевой подругой Екатериной Драпятой пришли на Лычаковское кладбище, где вместе с другими украинскими военными похоронен их боевой побратим — певец Василий Слипак
Фото: Александр Хоменко / hromadske
21 ноября 2013 года на Доме профсоюзов вывесили огромный флаг ЕС. Он отражался в лужах, по которым сновали многочисленные пары мокрых сапог. Каждый час людей на Майдане Независимости становилось все больше. Кто-то беспрестанно кричал: «Революция!»
В голове одной журналистки, которая, как и десятки других ее коллег, приехала собирать материал о начале протестов, на мгновение мелькнула мысль: «Опять эта ерунда». Она уже не раз видела украинские акции протеста, которые заканчивались поражением. Поэтому не верила, что из этого людского недовольства, которое только начинало нарастать в центре Киева, то получится. Но где-то внутри чувствовала, что этот момент — шанс начать действовать. Поэтому понимала: так просто отсюда уже не уйдет.
fullscreen
Лера Бурлакова на Евромайдане
Фото: Ирина Цвила / Facebook
Восемь лет спустя она скажет:
«Мы хотели перемен — мы их получили. Но вопрос, какой ценой».
* * *
На перроне появляется женщина. Ровный срез окрашенных белых волос, выбритые виски и острые скулы. Она выходит из вагона, держа за руку маленького мальчика. Тот одной рукой крепко сжимает мамину ладонь, а в другой несет пластиковый чемоданчик с игрушечной аптечкой. А на спине — маленький желтый рюкзак.
fullscreen
Лера Бурлакова вызывает такси, стоя вместе с сыном на привокзальной площади во Львове
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Короткая прическа, татуировки и подведенные темным глаза этой женщины невольно провоцируют дорисовать в голове ее биографию. Она вполне могла бы быть рок-звездой, рассказывать о концертных турах, алкогольно-наркотических вечеринках и безумных планах. Но на ее плечах — военный рюкзак с нашивками, на котором зеленым маркером написано: «Лера».
Да, она обязательно расскажет и о гастролях, и о вечеринках. Только первые будут по Донбассу, а вторые — в кругу атошников, где вместо громкой музыки — слезы побратима со словами: «Я так устал от всего. Я просто хочу уже умереть». Но сейчас ей надо покурить. Говорит: чтобы стать человеком. Лера делает глубокую затяжку и выдыхает всю усталость ночного переезда.
fullscreen
Лера Бурлакова на шахте «Бутовка»
Фото: Lera Burlakova / Facebook
С войны не возвращаются
Валерия Бурлакова — ветеранка российско-украинской войны на Востоке. Как и у многих военнослужащих, ее история началась с Майдана. Тогда она еще работала журналисткой в «Украинской неделе» и освещала хронику протестов как корреспондент.
В день расстрела Небесной Сотни, буквально за пару часов до первой смерти от рук снайперов, Леру отправили домой. Она практически не стояла на ногах, потому что накануне не спала несколько суток подряд. Усталость и истощение догнали ее сразу, как только переступила порог квартиры. Проснулась поздно вечером, когда новости уже пестрели заголовками о кровопролитии на Институтской.
«Это было дикое чувство вины. В тот день можно было погибнуть за Украину. Но вместо этого погибли семнадцатилетние ребята, а я в это время спокойно спала дома. Я выжила, а они — нет. Я не знала, как с этим дальше жить. Поэтому то, что началась война, стало своего рода спасением. Это был мой шанс доказать, что я не зря осталась в живых».
Но попасть на фронт ей удалось далеко не с первой попытки. Полгода Лера искала подразделение, куда бы ее могли принять, но все напрасно. Поэтому она продолжала ездить на Восток как журналистка. И при этом не прекращала поисков своего места на Донбассе, пока в сентябре 2014-го ей не представилась возможность попасть на учения батальона «Айдар». Однако и здесь все было совсем не так, как в героических милитари-фильмах. Поскольку на тот момент Лера не проходила досрочную службу и не имела элементарных знаний военного дела, спецобучение айдаровцев осилить ей никак не удавалось. Обычный разбор автомата Калашникова заканчивался словам тренера: «Да лучше уж не трогай — сломаешь». Все указывало на то, что военной ей стать не суждено. Но Леру это не остановило.
fullscreen
Василий Слипак, Анатолий Гаркавенко (Морячок) и Лера Бурлакова на Светлодарской дуге
Фото: Lera Burlakova / Facebook
В конце концов она добилась своего и оказалась в штурмовой роте добровольческого батальона «Карпатская сечь». Уже с Донбасса Лера позвонила в редакцию и сообщила о своем увольнении. Главный редактор только удивился, что для этого решения ей понадобилось целых шесть месяцев. И родные, и друзья, и коллеги Леры знали: рано или поздно она окажется на фронте.
С тех пор в ее жизнь навсегда вросли калейдоскопы военных бригад, смена ротаций, Пески, шахта «Бутовка», индустриальные пейзажи Донбасса и большая любовь.
Уже потом, 8 марта 2016 года, она напишет в своем дневнике: «Роман “Возвращение” Ремарка — кроме нескольких последних страниц, надуманных и подтянутых к с-горем-пополам-хеппи-энду — о том, что с войны на самом деле не возвращается почти никто. Даже если остается жив».
fullscreen
Лера Бурлакова в Песках
Фото: Lera Burlakova / Facebook
Ради чего все началось
«В начале, где-то в 2014-2015 годах, меня спасало непонимание истинной ситуации. Кто-то говорил: “По нам работает СПГ”. На что я отвечала: “А что такое СПГ?”» — говоря последнюю фразу, Лера притворно моргает, как кукла, и округляет удивленные глаза.
Вспоминает, как впервые попала в Пески: серый подземный город, где все жили в подвалах. Большинство домов лежали на земле разбитыми грудами железа и кирпича.
«Было страшно. Если бы меня тогда спросили, думаю ли я, что переживу эту зиму, я бы наверное ответила “Нет”. Помню, как-то говорю командиру: “А полет мины — это как?”. Мне объяснили: “Будет свистеть. Услышишь свист — ложись”. Когда я впервые услышала мину, задрала голову вверх и сделала так: “ваааау”. Но ничего, со временем привыкла».
fullscreen
Лера Бурлакова вместе с боевой сестрой Екатериной Драпятой на Светлодарской дуге
Фото: Lera Burlakova / Facebook
По словам Леры, на войне привыкаешь абсолютно ко всему. И к тому, что порой надо растопить снег, чтобы помыться. И к тому, что вместо кровати у тебя деревянные ящики, накрытые одеялами. И к тому, что ты, может, и не доживешь до утра.
Говорит, смерть становится повседневностью. В какой-то момент просто осознаешь, что сегодня убили его, а завтра уже про тебя могут сказать: двухсотый. Двойка и два нуля, которые подводят черту под жизнью каждого военного. Конечно, бывают моменты, когда тревожность подавляет здравый смысл. Тогда хочется бежать куда подальше. Но отступать некуда: впереди только враг и мины.
Лера вспоминает день, когда к ним на ротацию приехала съемочная группа. Вдруг начался сильный обстрел. Когда все утихло, журналисты наскоро собрали свою аппаратуру и сказали: «Да мы, пожалуй, уже поедем». По плану съемок команда должна была остаться с военными на ночь, но вместо этого попрощалась со словами «у вас тут немного тревожные обстоятельства, мы лучше заночуем в гостинице».
«Тогда к тебе приходит осознание, что есть люди, которые могут отсюда спокойно уехать, потому что они хотят жить, а есть ты — который отсюда никуда не денется. Тогда я невольно спрашивала себя: “Какого черта я в это влезла?” Но это — минутная слабость. Думаю, в такие моменты всегда надо вспоминать Майдан, всех павших, и ради чего все это началось».
fullscreen
Лера Бурлакова и Анатолий Гаркавенко (Морячок) на шахте «Бутовка»
Фото: Lera Burlakova / Facebook
Рассказывает о погибших и искалеченных побратимах ровным, несколько отстраненным голосом: о том, как пуля снайпера оборвала жизнь Мифа, как умер Расписной во время минометного обстрела, как Ангелу оторвало обе ноги… О том, как не находила в себе сил плакать и истерить. Но иначе на войне не выжить.
«Как люди воспринимают потерю близкого человека вне войны? Слезы, крики, пойду напьюсь, у меня же друг погиб, да? На фронте это пришлось бы делать каждую неделю».
Лера убеждена, что смерть — это просто конец. Для мертвого человека в один момент все остается позади. Куда более глубокая проблема с близкими людьми, которых оставляет погибший: с теми, кому будет не хватать тебя, и теми, кого будет не хватать тебе.
fullscreen
Лера Бурлакова подписывает экземпляры книги «Жизнь P.S.», беседуя актрисой Марьяной Кучмой в гримерке Львовского национального театра имени Крушельницкой
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Письмо
Камерный зал театра. Небольшой — буквально несколько шагов, и ты уже на сцене, заглядываешь актерам в глаза. Три коротких звонка сигнализируют о начале представления. Зрители заходят в сплошную темноту. Фонариками на телефонах ищут свои места.
Полоса мягкого света от прожектора стекает на сцену, вырисовывая маленькую женскую фигуру. Это Лера. В этом спектакле ее роль исполняет актриса драматического театра им. Марии Заньковецкой Марьяна Кучма.
fullscreen
Актриса Марьяна Кучма держит афишу спектакля «Жизнь P.S.» по книге Леры Бурлаковой
Фото: Александр Хоменко / hromadske
«Жизнь P.S.» — спектакль, созданный по мотивам одноименной книги, которую Лера Бурлакова написала после гибели своего жениха. Его звали Анатолий Гаркавенко. Позывной — Морячок. 25-летний парень погиб в результате подрыва на растяжке неподалеку от Авдеевки, когда вместе с двумя своими побратимами был на задании по разминированию лесополосы.
Когда тело Морячка отвезли в морг, Лера вернулась на шахту «Бутовка». Больше всего она хотела остаться одна, чтобы хоть как-то уложить все в голове. Но дверь ее комнаты не закрывались. Снова и снова приходили побратимы с нелепыми попытками успокоить и утешить: предлагали коньячка, лезли обниматься, вытаскивали на какие-то личные разговоры, засыпая вопросами, вроде «а что ты сейчас чувствуешь».
«Это было невыносимо. Они никак не могли оставить меня в покое. Поэтому я начала строить из себя суперзанятого человека: схватила телефон и стала что-то там набирать. А писать же ничего. И некому. Поэтому я решила написать письмо Морячку. Ночью, когда наконец осталась одна, я продолжила писать ему. Говорить с ним».
И так сорок дней.
fullscreen
Лера Бурлакова курит на проспекте Свободы во Львове
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Эти письма стали для нее своеобразной терапией, которая помогала справиться с травмой потери. Лера называет их «миссией, которую сама для себя придумала»:
«Благодаря этому, я не могла взять и просто уйти в лес застрелиться. Потому что мне надо дописать эту историю. У меня есть высокая цель».
Так письма стали книгой, вышедшей в 2018 году. Деньги от ее продаж Лера передавала на нужды бойцов на Донбассе. После довольно спонтанного выхода писем под одной обложкой, которого она вовсе не планировала, произошла еще одна неслучайная случайность. Ей написала Марьяна Кучма и попросила поделиться своим военным опытом, рассказать, как это — быть женщиной на войне. Хотела сделать спектакль, посвященный этой теме. Но Лера отказалась, потому что, как ей казалось, в этом плане ей повезло. Говорит, что ее всегда в мужском кругу воспринимали как полупацана, потому и относились соответственно.
Но прислала в ответ на этот запрос свою книгу. Думала, сценаристы смогут взять из нее несколько бытовых моментов, не больше. Но через несколько дней раздался телефонный звонок. Марьяна. Лера вспоминает свое искреннее удивление, когда на другом конце провода услышала рыдания и просьбы разрешения сделать спектакль по книге «Жизнь P.S.». Оснований для отказа не нашлось. Потому что прежде всего Лера хотела, чтобы об этой истории, как и об историях других погибших, узнали как можно больше людей:
«Ведь… Морячок был воином. А большинство из нас из себя за воинов просто выдавали. Потому что мы должны были там быть, что-то делать и как-то держаться. Но есть люди, которые будто для войны рождены, которые даже не задумываются над тем, что и как делать. Они просто живут этим. И верят в то, что победят, а не кричат об этом на каждом шагу».
«Лерочка! Ле-роч-ка!» — любовь Морячка заполняет темные углы зрительного зала театра. Сегодня он говорит голосом актера Олеся Федорченко — высокого мужчины, что стоит в полутьме, одетый в военные штаны и футболку.
Марьяна Кучма срывается на крик и падает на колени.
«У нас больше ничегооо нет…» — говорит мужской голос за ее спиной. Зрители содрогаются, некоторые опускает глаза. В тишине слышны женские всхлипывания.
fullscreen
Лера Бурлакова вместе с сыном у локации «Ветеранская книга» на проспекте Свободы во Львове
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Лера и Морячок планировали переезд, свадьбу и детей. В конце января 2016 года, когда они сообщили о своем намерении пожениться, домой их так и не отпустили. Сказали: «Еще успеете».
Позже в одном из писем к любимому Лера напишет: «Всю дорогу я сижу рядом с твоим гробом. Бесконечные трассы. Кофе на заправках, на одну из которых выхожу в твоей куртке. Кто-то из наших ругает меня за это — дыры, кровь, грязь, а вокруг люди… ну что же ты? В моей стране война, — огрызаюсь».
Люди молча выходят из зала. Кто вытирает слезы, забирая пальто в гардеробной. Робко заводят разговор о Востоке. Начинают делиться своим опытом. «А наш Андрей уже три года там», «Мой Сергей получил серьезное ранение, был госпитализирован» — звучит в кулуарах. Воспоминания и коллективная боль выливаются на холодную улицу вместе с людьми, закутанными в осеннюю одежду.
А в камерном зале театра еще несколько минут в воздухе будет стоять горькое Лерино: «Как я хочу, чтобы ты был жив. Пусть без ног. Но жив».
fullscreen
Военный рюкзак Леры Бурлаковой с нашивками
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Возвращение
Для многих ветеранов возвращение к гражданской жизни — еще худшее испытания, чем фронт. Опыт войны оставляет свой отпечаток: порой физический и практически всегда — психологический. Это приводит к проблемам с адаптацией и ПТСР, которое напоминает о себе разными проявлениями.
«Сначала я не могла заставить себя снять военную форму, — вспоминает Лера. — Думала, что если это сделаю, то стану такой же, как все эти люди, которые не воевали, которые ходят по улицам, выбирают себе сувениры и спокойно сидят в кафе, когда на Востоке погибают воины. Боялась, что какой-то военный решит, что я такая же».
Лера вспоминает, как ездила на похороны Морячка на Франковщину в Делятин. В местной школе, как и в сотнях других по всей Украине, стоял стенд Небесной Сотни, висел желто-голубой флаг, а рядом — портрет покойного Анатолия Гаркавенко. И подпись в стиле: «Это наш лучший воспитанник, он погиб на войне. Будем такими же мужественными героями, как он».
«Стоим у стенда. И тут замечаю: заувуч все плачет и плачет. Я сначала думала, может, по Морячку. А она-то себе: “Сын … сын…” Я не могла понять, в чем дело. Спрашиваю, сын на войне? Но нет. Оказалось, боится, что заберут. И какая же ирония: вешать портреты героев, писать велеречивые строки. А на деле: мы, конечно, вами гордимся, но сами туда не хотим».
fullscreen
Лера Бурлакова в фойе Львовского национального театра имени Крушельницкой
Фото: Александр Хоменко / hromadske
От дистанции между гражданскими и военными Лере не удается полностью избавиться последние четыре года. В 2017 она окончательно решила уехать с Донбасса. Накопленные усталость и разочарование сказались:
«Нас перевели в 46-й штурмовой батальон “Донбасс-Украина”. И хотя подразделение было крутым, мы оказались в поле под Мариуполем, где не было никакой работы. Так продолжалось месяцами. Я не понимала, что здесь делаю. От меня не было никакой пользы. Было стыдно получать зарплату, поскольку я никак не отрабатывала этих денег. Поэтому решила, что пора ехать в Киев».
После возвращения с фронта Лера вернулась к журналистике. Сейчас тема войны все еще остается рядом с ней, однако уже трансформировалась в тексты и разговоры. Лера записывает воспоминания ветеранов и ветеранок: часть записанного публикует, остальное оставляет для себя. Говорит, это чтобы лучше понять, почувствовать, что они пережили. Сегодня она уже не верит в то, что ее материалы могут что-то изменить. Однако перестать писать Лера просто не может:
«Сейчас для меня самыми ценными являются моменты, когда вижу, что человек раскрывается. Когда он доверяет мне и готов рассказать очень личные, ценные вещи. Не героические, нет. Например, один боец рассказывал, как он замерзал где-то в снегах в лесу на “Светлодарке”. Он уже начал вырубаться, и вдруг увидел где-то полусознательно в голове свою знакомую в красном платье. И понял: время раздуплиться».
Эта искренность ее окрыляет.
А книга тем временем живет своей жизнью. История боли, рассказанная на страницах дневника, откликнулась читателям — и в этом году Лере вручили особую награду премии Women in Arts. Она стала первой ветеранкой, которая получила эту награду — как женщина, которая не является профессиональным автором, но внесла важный вклад в украинскую культуру. В многочисленных медиа выходили рецензии на «Жизнь P.S.». Коллега-журналист, который тоже был на фронте, назвал это издание «сильной и правдивой книгой о войне на Донбассе» — потому что написана она простыми непафосными словам очевидца, изложена оригинальным стилем и живым языком. Но творчество для Леры — вовсе не ради положительных отзывов и наград. Она мечтает о другом.
fullscreen
Мурал с изображением Василия Слипака на стене одного из домов на улице Дорошенко во Львове. Его мы заметили случайно, садясь на трамвай, который ехал на Лычаковское кладбище
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Когда начинается разговор о мечтах, Лера заметно меняется. Начинает больше улыбаться и шутить. Говорит, что сейчас они с побратимами активно обсуждают идею создания резервации для военных — места для ветеранов и ветеранок, у которых есть проблемы с жильем, чтобы те имели хоть какую-то крышу над головой.
«Кроме того, у нас есть много ребят из Донецка, которым просто некуда поехать в отпуск. Ехать в чужой город, снимать пустую чужую квартиру? Ага, и сидеть там наедине с собой. Я разговаривала об этом с волонтеркой Любой Шипович, которая делает проект Veteranius. Она считает, что надо адаптировать их в обществе, а не создавать отдельный ветеранский пузырь».
Лера замолкает.
«Вот я прожила в обществе с 2017-го по 2021-й. Пожалуй, уже могу назвать себя адаптированной. Уж не кричу: “Эй, я воевала!” Но в голове постоянно сидит мысль, что хочу уехать отсюда и быть в кругу своих».
fullscreen
Лера Бурлакова с сыном и своей боевой сестрой Екатериной Драпятой идут на Лычаковское кладбище
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Поэтому главная ее цель сейчас — тот уголок где-то среди густой зелени, далеко за городом, где она планирует развивать сообщество. Пусть небольшой, меняющееся. Но это и неважно. Шутит, что представляет себе место с баками для сортировки мусора и солнечными батареями. Такой утопический уголок идеального мира.
«Но на деле подойдет и какое-то заброшенное селение где-то на Черниговщине, где можно было бы хотя бы летом, когда тепло, собраться вместе, отдохнуть, поговорить с психологом. Почувствовать себя дома. Потому у многих ветеранов ощущения дома нет. Нигде. Я бы хотела, чтобы они чувствовали, что их где-то ждут».
fullscreen
Лера Бурлакова с сыном и своей боевой сестрой Екатериной Драпятой у могилы Василия Слипака на Лычаковском кладбище во Львове
Фото: Александр Хоменко / hromadske
Съел дракон
На Лычаковском кладбище во Львове сыро. Вода капает с крестов, перевязанных желто-голубыми лентами. Кое-где горят лампадки. Вдруг в дождевой серости появляется маленький желтый рюкзак. Четырехлетний Тимур шагает за руку с мамой. Как и тогда, на перроне, одной рукой он крепко сжимает ее ладонь, а в другой этот раз несет цветы.
Рядом с ними еще одна фигура — Лерина боевая сестра Екатерина Драпята. Позывной — «Зеленая». Эти имена они забирают с собой с Востока в гражданскую жизнь. Срастаются с ними, как со второй кожей. Именно Зеленая была первой, кого Лера встретила в день смерти Морячка. Именно она скажет: «Не ходи туда. Он двухсотый». А потом станет близкой подругой, с которой так хорошо вместе помолчать.
Эта скромная делегация направляется на поле почетных захоронений, где покоятся павшие воины российско-украинской войны. Лера останавливается у могилы Василия Слипака (Мифа) и здоровается короткой улыбкой. Закуривает две сигареты. Первую себе, вторую кладет Мифу. Девушки переговариваются, вспоминая моменты, которые пережили на службе. Тимур оглядывается вокруг, нахмурив брови, и спрашивает:
— Мам, а где Миф?
— Здесь, солнышко. В земле.
fullscreen
Лера Бурлакова вместе с сыном возвращаются под дождем с Лычаковского кладбища в город
Фото: Александр Хоменко / hromadske
В воспитании детей у Леры есть правило: быть честной.
«Пробую объяснять ему взрослые темы. Возможно, мне это не всегда удается, не знаю. Временами стараюсь говорить с ним про войну, оружие и другие вещи. Мы говорили и про Небесную Сотню. Я рассказывала ему об этих людях. Он почему-то для себя решил, что их съел дракон».
Она и не стала возражать.
Проект реализован при поддержке ООН Женщины в Украине, Правительства Швеции и Министерства по делам ветеранов Украины.
Автор: Ксения Чикунова