Десять лет войне в Сирии. Как «островок стабильности» на Ближнем Востоке превратился в самую горячую точку мира — репортаж Юрия Мацарского
Портреты Башара Асада в Дамаске развешены повсюду (Фото: НВ)
Автор: Юрий Мацарский Десять лет назад в Сирии вспыхнула война, которая длится до сих пор. В начале войны в Сирии работал журналист НВ Юрий Мацарский, который делится своими рассказами об увиденном и пережитом на Ближнем Востоке.
В середине марта 2011 года сирийские власти направили армию на подавление антиправительственных акций, которые к тому моменту уже охватили несколько регионов страны. Демонстранты оказали сопротивление, к ним присоединилась часть дезертировавших солдат и офицеров. Началась сирийская война, которая длится вот уже одиннадцатый год.
В январе-феврале 2011 года «Арабская весна» с головой накрыла Северную Африку и Ближний Восток. Отреклись от власти египетский президент Хосни Мубарак и тунисский Бен Али. Начиналась война в Ливии, лихорадило Бахрейн, Ирак и массу других стран региона. А вот до Сирии, казалось, революционная волна вообще едва ли докатилась. Оттуда приходили короткие сообщения о каких-то малолюдных мирных акциях с невнятными призывами.
«Я уже жалею, что поехал в Дамаск, а не к вам в Каир. Тут вообще ничего не происходит, даже митингов никаких нет», — писал зимой 2011 года в общий журналистский чат один мой коллега, поехавший снимать «Арабскую весну» в сирийскую столицу.
На самом деле в Сирии в то время уже были антиправительственные выступления, в том числе, и довольно многолюдные, но большая часть их проходила вдалеке от столицы, да и всесильные арабские спецслужбы — мухабарат — довольно долго умудрялись направлять журналистов в те места, где все было тихо и спокойно.
Официальная позиция сирийский властей заключалась в том, что Сирия была и остается этаким островком стабильности на Ближнем Востоке. Ее жители безоговорочно поддерживают своего президента Башара Асада и правящую партию «Баас», а немногочисленные недовольные — это или иностранные провокаторы, или подкупленные ими сирийские бездельники.
31 января в Wall Street Journal было опубликовано интервью Асада, в котором он рассказывал о том, что в Сирии никогда не могут повториться события египетской или тунисской революции. В ходе разговора с репортерами сирийский президент хвалился своей демократичностью и устойчивой экономикой и даже намекал на то, что Мубарак и Бен Али могли бы избежать революций в своих странах, если бы брали с него пример и не боялись реформ.
Всего через несколько недель после выхода этого интервью произошла трагедия, буквально столкнувшая Сирию в пекло войны. В городе Даръа, расположенном недалеко от иорданской границы, силовики задержали нескольких подростков, которые разрисовали стены собственной школы антиправительственными надписями.
На мальчишек донес кто-то из их соседей, школьников арестовали и увезли в штаб мухабарат в другой город. Вызволять земляков отправились старейшины из Даръа и отцы арестованных, но им посоветовали забыть о том, что у них когда-то вообще были сыновья. А напоследок мужчин еще и смертельно оскорбили, заявив, что, если они захотят, чтобы их жены родили новых наследников, сотрудники мухабарата с удовольствием помогут женщинам забеременеть. Человеком, сказавшим это, был Атеф Наджиб — один из высших командиров спецслужб и двоюродный брат президента.
Он же чуть позже приказал силой разогнать протестующих, требовавших освобождения арестованных за граффити школьников и извинений за нанесенное их отцам оскорбление. В Даръа вошла армия, по демонстрантам открыли огонь. От пуль военных и полиции погибло не меньше 15 человек. Их похороны и молебны в их память, прошедшие в мечетях по всей стране, переросли в новые массовые беспорядки. К концу марта ими была охвачена большая часть Сирии.
К демонстрантам присоединились тысячи военных, бросивших свои части. Почти все уходили к повстанцам с оружием, некоторые — умудрялись даже угонять боевую технику. Война очень быстро набирала обороты. К 2012 году несколько городов уже лежали в руинах, десятки тысяч человек погибли, сотни — стали беженцами. Сирия оказалась раздробленной на части, каждая из которых подчинялась той или иной группировке. Группировки враждовали не только с правительством Асада, под контролем которого остался столичный Дамаск и еще несколько крупных городов, но и между собой.
Режим Асада и сам президент оказались под жесткими западными санкциями (по слухам, президент пользовался чужим аккаунтом на iTunes, чтобы скачивать понравившиеся ему музыкальные треки, а его жена Асма просила знакомых покупать для нее одежду и украшения в международных интернет-магазинах, так как тоже попала под санкции и иностранные компании отказывались с ней работать), ограничения коснулись сирийских производителей нефти и прочий крупный бизнес, включая главную сирийскую авиакомпанию Syrian Air.
Ее рейсы перестали принимать в США и Евросоюзе, счета в западных банках заморозили, да еще и на долгое время запретили продавать билеты на немногие оставшиеся рейсы через интернет. Но самолеты Syrian Air продолжали летать в те страны, с которыми Асад сохранил хорошие отношения. Так, каждую неделю «аэробус» летал из одного из московских аэропортов в Дамаск с посадкой в курортной некогда приморской сирийской Латакии. К отправке рейса в этот аэропорт съезжались люди со всего постсоветского пространства и даже более дальних стран — журналисты, бизнесмены, политики, какие-то авантюристы, умевшие нажиться на войне. Билет на самолет можно было купить прямо на стойке регистрации. Сириец средних лет в обмен на наличные (никаких карт, Сирия к тому времени была отрезана и от международных банковских расчетов) от руки заполнял посадочный талон и желал счастливо долететь.
Но даже из дружественной Асаду Москвы в 2012 году сирийские самолеты летали из рук вон плохо. Первый мой рейс на Дамаск опоздал с вылетом часов на десять. То ли пилоты ждали, когда до Москвы доберутся все его пассажиры, то ли решали еще какие-то вопросы. И поздний вылет оказался еще не самой большой проблемой.
«Дамы и господа, нам необходимо совершить посадку для дозаправки в Багдаде», — сообщил по громкой связи один из пилотов в тот момент, когда самолет летел где-то над Средиземным морем.
Заявление довольно странное, учитывая то, что путь от Средиземного моря до Багдада лежит как раз через Латакию и Дамаск. И лететь заправиться в иракскую столицу, для того, чтобы потом тащиться назад в сирийскую казалось абсолютно нелогичным. Но на месте, в Багдаде, все стало на свои места.
К нашему «аэробусу» в Ираке подкатил не топливозаправщик, а армейский внедорожник, из которого выбрались несколько американских военнослужащих. Один, вскарабкавшись на специальный подъемник, рассматривал содержимое багажного отсека, остальные по трапу забрались в пассажирский салон.
Они шли по проходу, внимательно всматриваясь в лица пассажиров. Время от времени один из военных просил у кого-то документы и задавал какие-то вопросы. Особые подозрения у американцев явно вызывали бородатые мужчины. Наверное, срабатывал стереотип «бородач — значит экстремист». И на нашем рейсе не было более экстремистки выглядевшего человека, чем я. Ко мне подошли сразу двое военных.
«Сэр, вы летите в Сирию? Что вы там собираетесь делать?», — спросил один из них — высокий и поджарый американец с расстегнутой пистолетной кобурой на бедре.
Я рассказал американцу о том, что лечу в Дамаск по журналистским делам, показал журналистское удостоверение и несколько листов распечатанной переписки с сирийским МИДом на английском языке, которые, как мне казалось, подтверждают мои исключительно добрые намерения.
Один американец углубился в чтение писем, а другой тем временем задавал мне вопросы о том, где и в каких обстоятельствах мне приходилось работать, не служил ли я в разведке и как оцениваю происходящее на Ближнем Востоке. Наш разговор или, скорее, мой допрос длился минут пятнадцать. Закончился он тем, что американцы вернули мне все бумаги и довольно строго велели — это слово тут подходит лучше всего — быть в Сирии осторожным и никому не доверять.
Из Багдада самолет снова полетел мимо Дамаска, к первой своей остановке — Латакии. Там вышла часть пассажиров рейса, а из окна были видны Средиземное море, ржавеющий корпус какого-то пассажирского самолета и явно заброшенный аквапарк с высокими горками и прочими аттракционами. Позже в этом городе я проведу некоторое время, но тогда я еще об этом не знал, да и вообще думал, что вся моя сирийская эпопея ограничится одной поездкой в Дамаск.
В Дамаске пилот попрощался с пассажирами измученным голосом и пожелал, чтобы следующие перелеты его авиакомпанией были более приятными. К самолету подкатили трап, люди спустились на взлетно-посадочную полосу и пешком пошли в здание аэропорта. Багаж привезли почти моментально, и большинство пассажиров, подхватив его, тут же побежали к выходу. Я взвалил на себя свой тридцатикилограммовый рюкзак с бронежилетом, каской и противогазом и пошел искать паспортный контроль.
Но, казалось, что кроме пассажиров и молчаливых грузчиков, которые вынесли багаж, в аэропорту никого не было — только портреты Башара Асада на стенах. Пусто было даже в кабинках пограничников. Вообще ни одного человека в форме. Я прошел через эти кабинки, дошел до выхода из аэропорта. Меня никто не остановил. Но меня это совершенно не устраивало. Мне очень нужен был пограничник для того, чтобы поставить штамп, иначе командировка будет недействительна, и я не смогу отчитаться в редакции за все траты в Сирии. А еще я хотел спросить у пограничника, как мне добраться до гостиницы Damarose, в которой у меня был забронирован номер.
Вернулся назад к кабинкам контроля, бросил у одной из них рюкзак и закурил. На Ближнем Востоке и в Северной Африке вообще курят всегда и везде, аэропорт не исключение. Я курил и рассматривал пейзаж за окном: взлетно-посадочную полосу, на краю которой стоял самолет, на котором я прилетел в Сирию, советский бронетранспортер под слегка покосившимся навесом у сетчатого забора, окружавшего аэропорт, шоссе за этим забором — длинное и прямое — по которому ехали машины с пассажирами моего рейса.
Вдруг кто-то сзади окликнул меня по фамилии. Я развернулся и увидел молодого мужчину, ростом чуть ниже среднего, который вопросительно смотрел на меня. После того, как я откликнулся на свою фамилию и подтвердил, что это именно я, мужчина расплылся в улыбке и искренне обнял меня.
«Поехали скорее, скоро начнет темнеть, а загородом в темноте сейчас ездить очень опасно», — с заметным акцентом, но совсем без ошибок произнес мужчина по-русски.
Я начал протестовать, говорить, что мне нужно сначала поставить штамп в паспорте, дождаться кого-то из пограничников, иначе будут проблемы на работе.
«Мы завтра утром пойдем в МИД, и они сами поставят тебе штамп. Не могут не поставить. Они уже знают, что ты здесь и что тебя ждет сам президент Асад. У гостя президента не будет никаких проблем», — уверенно сказал мужчина и потащил меня на выход.
Если вы нашли ошибку в тексте, выделите её мышью и нажмите Ctrl + Enter
.mgbox { z-index: 1 !important; } Загрузка… Десять лет войне в Сирии. Как «островок стабильности» на Ближнем Востоке превратился в самую горячую точку мира — репортаж Юрия Мацарского
Портреты Башара Асада в Дамаске развешены повсюду (Фото: НВ)
Автор: Юрий Мацарский Десять лет назад в Сирии вспыхнула война, которая длится до сих пор. В начале войны в Сирии работал журналист НВ Юрий Мацарский, который делится своими рассказами об увиденном и пережитом на Ближнем Востоке.
В середине марта 2011 года сирийские власти направили армию на подавление антиправительственных акций, которые к тому моменту уже охватили несколько регионов страны. Демонстранты оказали сопротивление, к ним присоединилась часть дезертировавших солдат и офицеров. Началась сирийская война, которая длится вот уже одиннадцатый год.
В январе-феврале 2011 года «Арабская весна» с головой накрыла Северную Африку и Ближний Восток. Отреклись от власти египетский президент Хосни Мубарак и тунисский Бен Али. Начиналась война в Ливии, лихорадило Бахрейн, Ирак и массу других стран региона. А вот до Сирии, казалось, революционная волна вообще едва ли докатилась. Оттуда приходили короткие сообщения о каких-то малолюдных мирных акциях с невнятными призывами.
«Я уже жалею, что поехал в Дамаск, а не к вам в Каир. Тут вообще ничего не происходит, даже митингов никаких нет», — писал зимой 2011 года в общий журналистский чат один мой коллега, поехавший снимать «Арабскую весну» в сирийскую столицу.
На самом деле в Сирии в то время уже были антиправительственные выступления, в том числе, и довольно многолюдные, но большая часть их проходила вдалеке от столицы, да и всесильные арабские спецслужбы — мухабарат — довольно долго умудрялись направлять журналистов в те места, где все было тихо и спокойно.
Официальная позиция сирийский властей заключалась в том, что Сирия была и остается этаким островком стабильности на Ближнем Востоке. Ее жители безоговорочно поддерживают своего президента Башара Асада и правящую партию «Баас», а немногочисленные недовольные — это или иностранные провокаторы, или подкупленные ими сирийские бездельники.
31 января в Wall Street Journal было опубликовано интервью Асада, в котором он рассказывал о том, что в Сирии никогда не могут повториться события египетской или тунисской революции. В ходе разговора с репортерами сирийский президент хвалился своей демократичностью и устойчивой экономикой и даже намекал на то, что Мубарак и Бен Али могли бы избежать революций в своих странах, если бы брали с него пример и не боялись реформ.
Всего через несколько недель после выхода этого интервью произошла трагедия, буквально столкнувшая Сирию в пекло войны. В городе Даръа, расположенном недалеко от иорданской границы, силовики задержали нескольких подростков, которые разрисовали стены собственной школы антиправительственными надписями.
На мальчишек донес кто-то из их соседей, школьников арестовали и увезли в штаб мухабарат в другой город. Вызволять земляков отправились старейшины из Даръа и отцы арестованных, но им посоветовали забыть о том, что у них когда-то вообще были сыновья. А напоследок мужчин еще и смертельно оскорбили, заявив, что, если они захотят, чтобы их жены родили новых наследников, сотрудники мухабарата с удовольствием помогут женщинам забеременеть. Человеком, сказавшим это, был Атеф Наджиб — один из высших командиров спецслужб и двоюродный брат президента.
Он же чуть позже приказал силой разогнать протестующих, требовавших освобождения арестованных за граффити школьников и извинений за нанесенное их отцам оскорбление. В Даръа вошла армия, по демонстрантам открыли огонь. От пуль военных и полиции погибло не меньше 15 человек. Их похороны и молебны в их память, прошедшие в мечетях по всей стране, переросли в новые массовые беспорядки. К концу марта ими была охвачена большая часть Сирии.
К демонстрантам присоединились тысячи военных, бросивших свои части. Почти все уходили к повстанцам с оружием, некоторые — умудрялись даже угонять боевую технику. Война очень быстро набирала обороты. К 2012 году несколько городов уже лежали в руинах, десятки тысяч человек погибли, сотни — стали беженцами. Сирия оказалась раздробленной на части, каждая из которых подчинялась той или иной группировке. Группировки враждовали не только с правительством Асада, под контролем которого остался столичный Дамаск и еще несколько крупных городов, но и между собой.
Режим Асада и сам президент оказались под жесткими западными санкциями (по слухам, президент пользовался чужим аккаунтом на iTunes, чтобы скачивать понравившиеся ему музыкальные треки, а его жена Асма просила знакомых покупать для нее одежду и украшения в международных интернет-магазинах, так как тоже попала под санкции и иностранные компании отказывались с ней работать), ограничения коснулись сирийских производителей нефти и прочий крупный бизнес, включая главную сирийскую авиакомпанию Syrian Air.
Ее рейсы перестали принимать в США и Евросоюзе, счета в западных банках заморозили, да еще и на долгое время запретили продавать билеты на немногие оставшиеся рейсы через интернет. Но самолеты Syrian Air продолжали летать в те страны, с которыми Асад сохранил хорошие отношения. Так, каждую неделю «аэробус» летал из одного из московских аэропортов в Дамаск с посадкой в курортной некогда приморской сирийской Латакии. К отправке рейса в этот аэропорт съезжались люди со всего постсоветского пространства и даже более дальних стран — журналисты, бизнесмены, политики, какие-то авантюристы, умевшие нажиться на войне. Билет на самолет можно было купить прямо на стойке регистрации. Сириец средних лет в обмен на наличные (никаких карт, Сирия к тому времени была отрезана и от международных банковских расчетов) от руки заполнял посадочный талон и желал счастливо долететь.
Но даже из дружественной Асаду Москвы в 2012 году сирийские самолеты летали из рук вон плохо. Первый мой рейс на Дамаск опоздал с вылетом часов на десять. То ли пилоты ждали, когда до Москвы доберутся все его пассажиры, то ли решали еще какие-то вопросы. И поздний вылет оказался еще не самой большой проблемой.
«Дамы и господа, нам необходимо совершить посадку для дозаправки в Багдаде», — сообщил по громкой связи один из пилотов в тот момент, когда самолет летел где-то над Средиземным морем.
Заявление довольно странное, учитывая то, что путь от Средиземного моря до Багдада лежит как раз через Латакию и Дамаск. И лететь заправиться в иракскую столицу, для того, чтобы потом тащиться назад в сирийскую казалось абсолютно нелогичным. Но на месте, в Багдаде, все стало на свои места.
К нашему «аэробусу» в Ираке подкатил не топливозаправщик, а армейский внедорожник, из которого выбрались несколько американских военнослужащих. Один, вскарабкавшись на специальный подъемник, рассматривал содержимое багажного отсека, остальные по трапу забрались в пассажирский салон.
Они шли по проходу, внимательно всматриваясь в лица пассажиров. Время от времени один из военных просил у кого-то документы и задавал какие-то вопросы. Особые подозрения у американцев явно вызывали бородатые мужчины. Наверное, срабатывал стереотип «бородач — значит экстремист». И на нашем рейсе не было более экстремистки выглядевшего человека, чем я. Ко мне подошли сразу двое военных.
«Сэр, вы летите в Сирию? Что вы там собираетесь делать?», — спросил один из них — высокий и поджарый американец с расстегнутой пистолетной кобурой на бедре.
Я рассказал американцу о том, что лечу в Дамаск по журналистским делам, показал журналистское удостоверение и несколько листов распечатанной переписки с сирийским МИДом на английском языке, которые, как мне казалось, подтверждают мои исключительно добрые намерения.
Один американец углубился в чтение писем, а другой тем временем задавал мне вопросы о том, где и в каких обстоятельствах мне приходилось работать, не служил ли я в разведке и как оцениваю происходящее на Ближнем Востоке. Наш разговор или, скорее, мой допрос длился минут пятнадцать. Закончился он тем, что американцы вернули мне все бумаги и довольно строго велели — это слово тут подходит лучше всего — быть в Сирии осторожным и никому не доверять.
Из Багдада самолет снова полетел мимо Дамаска, к первой своей остановке — Латакии. Там вышла часть пассажиров рейса, а из окна были видны Средиземное море, ржавеющий корпус какого-то пассажирского самолета и явно заброшенный аквапарк с высокими горками и прочими аттракционами. Позже в этом городе я проведу некоторое время, но тогда я еще об этом не знал, да и вообще думал, что вся моя сирийская эпопея ограничится одной поездкой в Дамаск.
В Дамаске пилот попрощался с пассажирами измученным голосом и пожелал, чтобы следующие перелеты его авиакомпанией были более приятными. К самолету подкатили трап, люди спустились на взлетно-посадочную полосу и пешком пошли в здание аэропорта. Багаж привезли почти моментально, и большинство пассажиров, подхватив его, тут же побежали к выходу. Я взвалил на себя свой тридцатикилограммовый рюкзак с бронежилетом, каской и противогазом и пошел искать паспортный контроль.
Но, казалось, что кроме пассажиров и молчаливых грузчиков, которые вынесли багаж, в аэропорту никого не было — только портреты Башара Асада на стенах. Пусто было даже в кабинках пограничников. Вообще ни одного человека в форме. Я прошел через эти кабинки, дошел до выхода из аэропорта. Меня никто не остановил. Но меня это совершенно не устраивало. Мне очень нужен был пограничник для того, чтобы поставить штамп, иначе командировка будет недействительна, и я не смогу отчитаться в редакции за все траты в Сирии. А еще я хотел спросить у пограничника, как мне добраться до гостиницы Damarose, в которой у меня был забронирован номер.
Вернулся назад к кабинкам контроля, бросил у одной из них рюкзак и закурил. На Ближнем Востоке и в Северной Африке вообще курят всегда и везде, аэропорт не исключение. Я курил и рассматривал пейзаж за окном: взлетно-посадочную полосу, на краю которой стоял самолет, на котором я прилетел в Сирию, советский бронетранспортер под слегка покосившимся навесом у сетчатого забора, окружавшего аэропорт, шоссе за этим забором — длинное и прямое — по которому ехали машины с пассажирами моего рейса.
Вдруг кто-то сзади окликнул меня по фамилии. Я развернулся и увидел молодого мужчину, ростом чуть ниже среднего, который вопросительно смотрел на меня. После того, как я откликнулся на свою фамилию и подтвердил, что это именно я, мужчина расплылся в улыбке и искренне обнял меня.
«Поехали скорее, скоро начнет темнеть, а загородом в темноте сейчас ездить очень опасно», — с заметным акцентом, но совсем без ошибок произнес мужчина по-русски.
Я начал протестовать, говорить, что мне нужно сначала поставить штамп в паспорте, дождаться кого-то из пограничников, иначе будут проблемы на работе.
«Мы завтра утром пойдем в МИД, и они сами поставят тебе штамп. Не могут не поставить. Они уже знают, что ты здесь и что тебя ждет сам президент Асад. У гостя президента не будет никаких проблем», — уверенно сказал мужчина и потащил меня на выход.